10 мая 1956 г. Михалакис Каролис был отправлен на виселицу британскими колонизаторами.
Он попал в засаду британских войск, когда его перевозили в район Кирении, чтобы присоединить к группе Григория Афксентиоса. Обвиненный в казни полицейского Геродота Пуллиса – пособника англичан – 28 августа 1955 г., которую он совершил вместе со своим соратником Андреасом Панагиоту, он приговорен к смертной казни.
Накануне казни протомученик борьбы ЭОКА написал письмо своему брату Андреасу, заключенному в Киренийской крепости.
Прочтите шокирующее – и последнее – письмо Михалакиса Кароли:
“Центральные тюрьмы
Центральная тюрьма Никосии,
8 мая 1956 г.
Дорогой Андреас,
8 октября 1956 года, 8 августа 1956 года. Я получил твои трогательные письма от 1 и 3 мая и очень обрадовался, когда ты написал мне, что начал смотреть на жизнь и на себя с другой точки зрения и что ты открыл в себе сладостную и божественную силу, влекущую тебя и привязывающую к чудесному величию Бога и толкающую тебя на Его путь. Да даст Всевышний, чтобы Вы не сошли с этого пути, который, хотя и узок, и труден, но все же единственно ведет к вечному блаженству.
Мне очень жаль, дорогой брат, что я огорчаю тебя своими новостями, но поскольку Бог припас для меня эту горькую чашу, я не буду ее пить. Да будет воля Всевышнего. Исполнительный совет постановил казнить меня. Об этом решении Исполнительного совета мне сообщил господин Айронс, и это решение касается Димитрия, а времени отведено очень мало. И если Господь Всемогущий не сорвет их планы, то в следующий четверг на рассвете мы взойдем на убийственный эшафот, чтобы претерпеть муки, о которых столько месяцев коварно помышляли люди неправедные и злые со всей земли. Но пусть Бог, “дающий почки и сердца”, сделает это “по сердцу своему”.
В связи с таким поворотом событий я попросил разрешить мне приходить в тюрьмы для свиданий, но мне отказали. Они также отказались разрешить дядям, тетям и двоюродным братьям и сестрам навестить меня. Если Господу будет угодно, чтобы меня казнили, а они не разрешили мне видеться с вами и лечить вас и вас и других близких родственников, то это будет завершением той великой несправедливости, которую они совершают по отношению ко мне и моей семье и которая будет для них вечным презрением, вечным позором и вечным клеймом в их так называемой праведности.
Сегодня утром ко мне приехали моя мама, Маруля и Ники. Они были совершенно не в курсе этого решения, но поскольку усиление мер безопасности принесло им много горечи, они стали трогательно взывать ко мне “не бояться” и т.д. А я, думая, что они были заранее оповещены полицией об этом решении (ведь господин Айронс ранее обещал их оповестить), когда они подошли ко мне, я явно издевался над ними. А сцена ужаса, боли, душевной боли и отчаяния, которая последовала за этим, не поддается описанию. Бедные и немощные существа с истерическими воплями причитали и выли, а поскольку они были белыми как простыня и то и дело теряли сознание, то представляли собой такое душераздирающее зрелище, что я не мог сдержать эмоций и слез.
Я скорблю, мой дорогой младший брат, я скорблю безмерно, но не о своей собственной утрате, а о той невыносимой боли, которую причинит моя казнь больным и дряхлым плечам моих родителей, плечам моих братьев и других дорогих родственников. Я скорблю потому, что, хотя я надеялся быть опорой и защитником моих любимых сестер и когда-нибудь дать покой моим много порицаемым дорогим родителям, несправедливая рука так называемого правосудия разлучает меня с теми, кто возлагал на меня столько надежд, как раз в тот момент, когда их надежды должны были исполниться. Я скорблю до сих пор, мой добрый Андрей, потому что твои благородные жертвы ради меня не оправдались, то есть были лишены возможности принести плоды. Вот причины, по которым я действительно так сожалею, и не о себе. О себе-то мне чего жалеть? “Боги, целующие юношу, умирают”, – говорили древние. Я надеюсь, что ты поймешь меня и не пожалеешь, а дашь мужество и утешение этим бедным родственникам, особенно нашим бедным матери и отцу, боль и горе которых могут иметь большие последствия для их здоровья. Утешь их, мой дорогой Андрей, дай им мужество и постарайся, чтобы они поняли, каким мирным путем и с какой стоической терпимостью я встречал все зло до сих пор и буду встречать его в будущем. Они не должны плакать за меня, а я за них. Если они почувствуют меня и обретут мой душевный покой, они должны перестать горевать и разрываться на части. И если они перестанут, если они победят свою боль и примут все это с гордо поднятым лбом, то это будет для меня огромной неизбывной радостью. Что касается вас, то я думаю, что вы не нуждаетесь в том, чтобы я говорил вам то же самое, и я не советую вам беречь и сдерживать себя (вы сами знаете, что вы в лагере), и я не хочу, чтобы какашки нашли кого-нибудь из вас.
И теперь, мой дорогой брат, мне остается только заключить тебя в свои “мысленные объятия”, чтобы подарить тебе сладкие прощальные поцелуи, которых лишает меня бессердечная рука власти, и передать тебе издалека импульсы любви, обожания и благодарности, которые мое сердце посылает Вам с самыми горячими пожеланиями наилучшей судьбы, величайшего счастья, полного исполнения и осуществления всех Ваших желаний и идеалов.
Приветствую Вас, мой милый Андрей, и да пребудет с Вами Бог всегда.
Целую тебя еще раз,
Михалакис”.
.
ИСТОЧНИК: “Письма приговоренных к смертной казни”, вып. Петрос Стилиану, изд. Aigaion, Nicosia, Nicosia.
